Всё в дыму… [СИ] - Aruna Runa

Der eine sto?t den Speer zum Mann…

Der andere zum Fische dann…

– тянул герр Линденманн, отбивая такт легкими взмахами руки. "Один вонзает копье в человека… А другой – в рыбу…" К перепачканным утиной кровью и жиром пальцам прилипли разноцветные перышки.

– Ты должен научиться добывать себе пищу, – объяснял папа. – Тебе предстоит длинная жизнь, Дориан, и никто не может сейчас сказать, что в ней произойдет. Поэтому нужно заранее подобрать решения для всех проблем. Так ты всегда будешь наготове и во всеоружии.

– Как только дела наладятся, мы тебя найдем. – Мама гладила Ди по голове и незаметно для папы совала в карманы гуманитарные леденцы из арахисового масла.

Да, бывало время, когда и греям приходилось питаться из ЗАДовских посылок… Правда, нынешняя война тогда еще не началась, а посылки именовались добровольческим жестом: Западно-Американские Демократии избавлялись от выходящих из моды излишков.

Ich werde immer bei dir sein…

Ich werde immer bei dir sein…

"Я всегда буду с тобой… Я всегда буду с тобой…"

– Хватит! – раздраженно оборвал Ди. И немедленно устыдился своей грубости. – Я имею в виду: почему вы поете именно эти песни?

– Простите, мистер Грей. – Воскресная личность донны Лючии ссутулилась и, кажется, собралась расстроиться.

– Вам не за что извиняться, – отчеканил Ди намеренно строгим голосом. – Я всего лишь спросил, чем обоснован ваш выбор.

– Ну… – Герр Линденманн откашлялся. – Видите ли… Ей нравится.

– Кому? – Ди оглянулся, словно и вправду ожидая увидеть возле пруда кого-то постороннего.

– Ну… – Герр Линденманн медленно и мучительно краснел. – Ей… Никки… – закончил он шепотом.

– Никки? – Ди переспросил, одновременно соображая, где именно герр Линденманн, покидающий дом лишь ради утиной охоты, мог познакомиться с женщиной. Овощи для своих салатов он добывал из кладовок и с огорода на заднем дворе, заправки – из забитых родителями погребов, а красивых разнокалиберных баночек и бутылочек со специями и пряностями Никки натащило из магазинов столько, что будет еще на несколько жизней… – Никки? Никки?!

От его неожиданно громкого возгласа успокоившиеся было утки сонно зашевелились. Парочка даже соскочила в пруд и попыталась взлететь, тяжело хлопая крыльями по темной воде.

Герр Линденманн красноречиво приложил испачканный кровью палец к губам.

– Дома поговорим, – прошипел Ди, помогая ему собирать теннисные мячики и разделанные птичьи тушки.

Перья хозяйственный герр Линденманн ссыпал в припасенную корзинку, а руки вытирал огромным носовым платком – белым в коричневую клетку. Ди смутно припомнил, что уже где-то его видел, и тогда тоже платок использовался не совсем по назначению.

**9**

Память прояснилась дома. Воскресная личность донны Лючии шпиговала утиные грудки чесноком. Устроившийся на другом конце стола Ди положил гудящую голову на скрещенные руки и принялся думать о том, что, в принципе, нет смысла накрывать в зале, а удобнее всегда питаться на кухне… Он почти заснул, когда из плавающих под закрытыми веками обрывков сложилась внезапная картинка: улыбающееся Никки натягивает на холеные руки асбестовые перчатки по локоть, повязывает голову клетчатым носовым платком и, подхватив грабли, отправляется на задний двор. В огород. Сон немедленно слетел.

– Так вы что – общаетесь между собой?

Герр Линденманн, складывающий утятину в чугунок, обернулся с вежливой, чуть недоуменной улыбкой.

– Вы и Никки, – пояснил Ди.

Вежливая улыбка превратилась в застенчивую. Нежный румянец окрасил гладко выбритые щеки, на которых, впрочем, никогда и не росло никаких волос.

– Мы друзья.

Ди сверлил воскресную личность донны Лючии взглядом, ожидая продолжения.

– Да… – запаниковал герр Линденманн. – Да… Мистер Грей, это… пока… она… в общем… гм… хм… я смею надеяться…

– Понятно. – Ди решил его все же пощадить – а то так и завтрака не дождешься. Был обещан омлет с зеленью – "Вот прямо сейчас, одну минуточку, вот только нашпигуем эту прелесть…". Страшно хотелось и есть, и спать – Ди не мог бы сказать, чего больше, – а про взаимоотношения личностей донны Лючии он выяснит позже. Да и спрашивать лучше у Никки – оно более разговорчиво. Или у Феликса – он умнее. Да хоть бы и у Настасьи Филипповны – она честная, и скрывать уж точно ничего не станет.

Ди широко зевнул – уже в миллионный, наверное, раз, и герр Линденманн засуетился, роняя укроп и яичную скорлупу и едва не поскальзываясь на кусочке драгоценного утиного сала.

Что бы там ни было, а выспаться в доме все равно не удастся – это Ди прекрасно понимал и потому, клюя носом, строил планы на уже начавшийся день. После утренней бомбежки можно выбраться в город, припарковаться где-нибудь на обочине и вздремнуть несколько часов. Или отъехать поглубже в лес – туда, где на машину точно не наткнутся Зеленые Человечки; из-за постоянно наброшенного на дом укрытия создание дополнительной тени в Резервации требовало чересчур много энергии, поэтому Ди ею почти не пользовался.

Да и зачем? От кого тут прятаться? Кроме Зеленых Человечков – вымирающих и все никак не могущих вымереть окончательно – в Резервацию уже несколько поколений никто не забредал. Ди подозревал, что родители каким-то образом намеренно подпитывали ходящие по Крайму слухи о радиоактивных заражениях, невероятных мутантах, аномальных явлениях, обретших разум и живущих самостоятельными жизнями, и так далее.

Хотя следовало признать, что в байках о питающихся людьми энергетических сущностях некая доля правды все же была. Когда Зеленые Человечки только-только отреклись от "мерзких дьявольских причиндалов цивилизации" – или как-то так, Ди уже толком не помнил – и удалились от соблазнов в принадлежащий Резервации лес, греи охотились на них так же, как и на других теплокровных животных.

Однако, по словам папы, вскоре выяснилось, что Зеленые Человечки, хоть и перестали соблюдать обычаи своего народа, едят сырую пищу, не чистят зубов и бегают голышом и без обуви – или, зимой, в зеленых колготках и лыковых лаптях – так это вовсе не от дикости, а "чтобы слиться с матерью-природой". Что бы это ни значило.

А посему питаться ими не то чтобы нельзя (разрешается всем и всеми, что и кто так или иначе оказывается на территории Резервации), а как бы не очень желательно: самые первые греи все-таки подписывали с представителями землян какие-то давно забытые обеими сторонами соглашения и договоры.

А еще Человечки поголовно носили очки – странные, с зелеными стеклами, отчего весь мир приобретал, по мнению Ди, совершенно идиотский изумрудный оттенок.

Короче, Ди – наверное, последний из греев, кто пробовал человечину. Он нашел ее вполне себе вкусной… Но как же рвут душу и сердце эти слова: "последний из греев"…

За такими грустными мыслями Ди непривычно далеко отъехал от дома в лес. Заросли тут значительно редели, а на опушке торчал из земли огрызок трухлявого дерева – остатки столба, когда-то держащего высокий, опутанный голыми электрическими проводами забор, окружающий Резервацию по периметру. Сами провода – точнее, их ржавые куски – валялись неподалеку.

Никакого электричества здесь давно уже, разумеется, не было: папа в юности разобрал питающую забор подстанцию и собрал ее заново уже в подвале собственного дома, нелегально подсоединившись и к Тавропылю, и к ветвящейся по всему острову подземной сети старинных электрокабелей. Он говорил, эта сеть связана с материком: люди с их короткой памятью давно позабыли, что по дну моря проложена уйма всяких кабелей и трубопроводов – например, там, где теперь покоятся обломки Моста Свободы, обрушенного Прыгунами.

Так типично по-глупому враги годами осыпали Крайм бомбами и гуманитарной помощью, вместо того чтобы просто обрезать провода и перебить трубы, лишив таким образом, непокорных и со всеми несогласных жителей электричества, водопроводной воды и всего такого прочего – что там еще им необходимо…

Распахнув дверцы "Ягуара", Ди вытянулся на заднем сиденье и наконец погрузился в сон, а когда проснулся, вспомнил, что собирался проверить и подпитать дом тети Джулии и дяди Юури.

**10**

Час неспешной езды в самую глушь, к центру Резервации, и он на месте. Ди насторожился уже возле широкого оврага, за которым стояла кипарисовая роща и начинались владения тети Джулии и дяди Юури: в воздухе витало нечто, всегда оставляемое тенью, разрушенной против воли хозяина, щекоталось в ноздрях, царапало горло. Сердце у Ди сжалось. Он приготовился к самому худшему.

Вместо дома греев, с черепичными крышами, витыми башенками, выбеленными известью колоннами и аккуратным палисадником, Ди увидел огромную воронку. И жалкий остаток накренившейся стены на ее краю – непонятно как не упавший, не отброшенный в сторону, не развалившийся в пыль.